– Нет, – сказал д’Артаньян. – Но ничуть неудивлюсь…

– Заговор был, – сказал Ришелье. – Вближайшем окружении адмирала Колиньи и других гугенотских вождей находилсядоверенный человек королевы-матери Екатерины Медичи, он оставил обстоятельныйдоклад[30]. Гугенотов просто упредили, вот и все… Так что, колиуж вам, господа мои, не терпится позвенеть шпагами, я вам предоставлю для этогоудобный случай… Война начнется скоро. Совсем скоро. Вам не приходило в голову,отчего герцог Бекингэм отправился к королеве на любовное свидание только спустянеделю после приезда в Париж? Ничто не мешало ему сделать это сразу же – корольлежит больной в Компьене, у королевы хватает доверенных слуг…

– А ведь верно! – воскликнул д’Артаньян. –Отчего же он медлил, коли сгорал от любви?!

– Потому что он в первую очередь политик, а уж потом –беззаветно влюбленный. Всю эту неделю он трудился, как пахарь. Раздавалполновесное английское золото, вербуя сторонников английской короны… и, каклегко догадаться, отнюдь не среди третьего сословия.

– Среди дворян?!

– Дорогой д’Артаньян, вы слишком молоды и не успелисвыкнуться с некоторыми вещами…

– Черт меня… о, простите! Монсеньёр, я еще понимаюгугенотов – они открытые враги веры и престола, нет ничего удивительного в том,что они берут иностранное золото и приглашают на французскую землю чужеземныхсолдат… Но когда парижская знать…

Ришелье усмехнулся:

– По-вашему, когда тридцать семь лет назад испанскиевойска заняли Париж, с захватчиками сотрудничали исключительно людинетитулованные? Как вы наивны, шевалье…

– Ах, вот оно что… Он раздавал золото…

– И немало, смею вас заверить. В Париже уже составиласьпроанглийская партия. Это политика, любезный д’Артаньян. Там нет чувств иидеалов – одна целесообразность. Если смерти министра или свержения законногокороля можно добиться только с помощью чужеземного золота и чужеземных же войск– будьте уверены, заговорщики без колебаний возьмут и то, и другое…

– Вот еще одна причина, чтобы не отказываться от вашейслужбы, – сказал д’Артаньян, упрямо выпятив челюсть. – Знаете,монсеньёр, мне раньше казалось, что весь мир состоит из нашего прекрасногоБеарна. А оказалось, Гасконь – это только часть Франции… Но что же мне в этойситуации делать, ваше высокопреосвященство?

– То есть как это – что? – поднял бровиРишелье. – Возьмите эту записку. Мой казначей незамедлительно выдаст вамтриста пистолей. Вы заберете назад вот это, – он повертел в тонких сильныхпальцах особым образом изуродованную монету. – И немедленно отправитесь вНидерланды, в гостиницу "Зваарте Зваан"… А как же иначе? Порученияособ столь высокопоставленных, как герцог Анжуйский и принц Конде, и стольочаровательных, как герцогиня де Шеврез, следует выполнять со всейскрупулезностью и надлежащим рвением… А если без шуток, д’Артаньян, – мыобязаны действовать. Никто, кроме вас, не подобрался столь близко к самомуцентру заговора…

Быть может, гостиница "Зваарте Зваан" ирасполагавшийся на первом ее этаже трактир с тем же названием и считалисьсамыми первосортными в славном городе Зюдердаме. Даже наверняка. Не во всякомпарижском заведении для благородной публики встретишь столь роскошнуюобстановку: просторный зал, выложенный плиткой, балки под потолком натертывоском, окна вручную раскрашены разноцветными пейзажами и цветами, столовыеприборы великолепны, имеется даже оркестр, пристойно услаждающий слух господпосетителей…

Вот только развлечения здесь были какие-то предосудительные.В соседнем зале, вместо того, чтобы играть в мяч или в шары, как все приличныелюди, шумела и гремела странная, на взгляд д’Артаньяна, забава – там протянулипод потолком веревку, привязали к ней бочонок с живехоньким котом внутри, игоспода присутствующие по очереди метали в означенный бочонок тяжеленныедубинки, отчего грохот стоял несказанный, словно при осаде крепости, ноостальные относились к этому с полнейшим равнодушием. Д’Артаньян поначалурешил, что встретился с шайкой каких-то пьяных гуляк, перепробовавших всемыслимые развлечения и воспаленными своими мозгами измысливших нечтоизвращенное, но из расспросов выяснилось, что никакое это не извращение, аобычная, можно сказать, ежедневная трактирная игра, в которой принимают участиелюди из самого благородного общества, азартно делая ставки, а выигрывает тот,кто окончательно прикончит несчастную животину, каковую продолжают осыпатьградом дубинок и после того, как бочонок разлетится на клепки.

Д’Артаньян никогда не питал особой любви к котам,предпочитая, как многие провинциальные дворяне, лошадей, охотничьих собак, а тои, если средства позволяли, ловчих птиц, но такое вот мучительство было емуникак не по сердцу. "И что они к бедному животному прицепились? –думал он, попивая неплохое вино. – Если нужно тебе прикончить кота,поступай, как все нормальные люди – возьми за хвост да приложи башкой об стену,вот и все дела. И нечего устраивать из этого публичное зверство. Ха! И эти людиеще упрекают нас, что мы порой спалим на костре – по приговору суда, междупрочим – пару-другую гугенотов или еретиков… Впрочем, они тут все самигугеноты, что с них взять… Видела бы госпожа де Кавуа, столь старательноотвращавшая меня от азартных игр, эту! А видел бы монсеньёр, любитель кошек!Войну бы им объявил, наверное, и завоевал бы к чертовой матери!"

Вообще страна, где ему довелось пребывать, была, посложившемуся уже у д’Артаньяна стойкому убеждению, какая-то нелепая. Домакое-где расположены ниже уровня моря, и паруса кораблей виднеются вышечерепичных крыш; крестьяне покупают картины, словно господа; у них тут естьправитель, тот самый статхаудер, из благородного дома принцев Оранских, новласти у него, пожалуй что, нет никакой; страна помешалась на цветах вродетюльпанов, и за редкую луковицу платят столько, что в Париже на эти деньгиможно было бы купить домик; садовникам, будто они благородные шевалье, дарованоправо ношения шпаги, но вызовов на дуэль они, извращенцы, решительно непринимают (д’Артаньян уже осторожненько наводил справки), так что решительнонепонятно, зачем им нужна шпага на боку, грядки пропалывать, что ли, или вкамине ворошить?! И почти они все тут гугеноты – даже не гугеноты, собственноговоря, а кальвинисты, начиная с принца Оранского, и есть еще какие-тоанабаптисты, меннониты, ремонстранты, арминиане и даже приверженцы загадочнойармянской церкви – полюшко непаханое для святой инквизиции…